Электрические киты [litres] - Александр Касаверде

манящие глаза Ланы. Пытаюсь оторвать взгляд, снова пропадаю в телефон. Черт возьми, страница загрузилась и просит подтвердить заказ, да или нет. Вернуться в спокойный и надежный дом или нырнуть в бирюзовую непредсказуемость Ланы?

«Выберешь голубую таблетку, и история закончится прямо здесь. Ты проснешься и будешь верить в то, во что хочешь верить. Выберешь красную – окажешься в волшебной стране, и я покажу тебе, как глубоко ведет кроличья нора».

На моем колене рука Ланы… Она смотрит на меня, тянется, ее губы совсем рядом, она меня целует и шепчет на ухо, совсем близко, касаясь мочек ушей, так что дрожь по спине бежит.

«Выберешь голубую таблетку? Или красную?»

И еще ближе, в самое ухо – так, что дыхание ее закручивается, пропадает в темную раковину сознания и звучит в нем трепетом утренних звезд.

– Бери, – шепчет Лана. – Бери-и-и!

– Чего?

Я поднимаю взгляд, наваждение проходит. Я вижу улыбку Ланы, моей Ланы.

– Я говорю, наушник бери.

В ее руке наушник, белая капелька эйрподс, из которой трещат электрогитары.

– Зацени…

Я вставляю капельку в ухо и слышу биение своего сердца и в самой глубине этого сердца слышу бас, и клавишные, и электрогитару, легкую до такой степени, что она поднимает нас в невесомость. Музыка, которую я слышу, словно забирает время из наших жизней, и мы зависаем в нигде.

– «Explosions in the sky» называется, представляешь? Прям как слоган для моей жизни! Давай украдем!

– Что?

– Давай украдем!

– Да что украдем-то?

И Лана подносит несуществующую гитару к груди. Ее пшеничные волосы спадают на воображаемый инструмент. Она перебирает струны – нити, которые будто подсоединены к меланхоличной луне. Второй рукой крутит воображаемый пульт, создавая искажение электрогитары, добавляя шум и треск, без которых бы красота не стала для нас такой узнаваемой.

– Давай вот это вот украдем, – говорит. – Я хочу, чтобы «Электрические киты» были вот в таком духе-е-е…

– Ага, – говорю я.

– Сможешь под такое что-то сочинить?

– Ага, – повторяю я.

– У них слов нет, а у нас будут. Понимаешь? У них просто нет такого Леннона, какой у меня есть, – говорит она. – Леннона, который умеет взрывать облака!

И в эту минуту explosions переходят в мощный энергичный водопад, в котором сливаются клавиши, бас и электро. Лана выкручивает пульт на полную громкость, словно это какой-то огромный кран, из которого в наших панельных легких и кровеносных сосудах из проржавевших труб хлещет и вырывается надежда выжить в этом гребаном мире.

И Лана машет головой. Она здесь фронтмен. И вот ты представляешь, ее волосы летят вихрем вокруг меня, как в замедленной съемке. И мы вдвоем в этой музыке плывем по волнам, тут тихо и усыпляюще, а вот здесь уже со взрывом, жестко, почти крича, непредсказуемо.

Лана поднимает воображаемую гитару над головой, потом с очередным взрывным рифом опускает, будто в толщу океана. И снова во мне второе дыхание, снова я могу дышать под водой, и я снова плыву. Только мне кажется, что плыву я в сторону приманки, которая висит на крючке. И приманку держит Лана. Она возвышается до самых облаков. Лана-великан. Она лепит очередной хлебный мякиш, состоящий из шептаний на ухо и легких поцелуев, насаживает этот мякиш на крючок и кидает этот крючок прямо в океан. И похоже, это наш новый хит!

     Лана: Вот тебе щепотка

     Любви,

Ты

Ее ешь,

Ешь

И плыви.

Леннон: Ты кидаешь мне ее в облака,

Где не найти ни меня, ни тебя,

И взрываюсь я

От щепотки любви.

Лана: Ты

Ее ешь,

Ешь

И плыви.

Вместе: В облака – а-а-а

Ты кидаешь мне щепотку любви,

В облака – а-а-а,

Где не найти ни меня, ни тебя.

Леннон: Я взрываюсь от щепотки любви,

Ты бросай ее мне и плыви.

Лана: В облака-а-а-а-а-а-аххххх.

И я чувствую эту наживку, прямо так чувствую, что проглотил и в горле дерет.

Ну типа ангина такая. Простуда или еще что. Только знаешь что? Это ни хрена не ангина, а крючок. Вроде бы ее любовь тебя пробуждает, а вроде и на крючке держит. А вы как думаете, профессор Борев? Выберусь я из этой любовной истории живым?

Паническая атака

Мы остановились на бензоколонке. Хотелось в туалет. Но он не открывался. Может, я дверь не так тянул, знаешь, бывает. Ты стоишь перед дверью и не понимаешь, она закрыта или ты просто тупой и не знаешь, в какую сторону ее толкать или, может, как-то секретно можно повернуть ручку. Но мне так придавило, что я зашел за здание и нашел деревце. И почувствовал, что становлюсь чуточку легче, что из меня выходит отжившее… и как-то смотрю я вокруг и вижу бескрайние поля. Ничего вокруг больше нет. Только солнце розово-оранжевое. Тучи с облаками как светофильтры работают и разукрашивают ландшафт. И я понимаю, что мне как-то не по себе от всей этой идиллии июньского вечера. Вот серьезно.

Может, я простудился в дороге? Потому что меня все это не трогает и не торкает, будто это не свежий воздух и не захватывающий дух пейзаж, а что все это второсортная репродукция на второсортной бумаге, которую прямо при тебе распечатали на выставке и показывают: вот ты, видишь?.. под деревом. Помаши нам ручкой! Это твоя гребаная жизнь – дешевый репринт из магазина сувениров. Я наблюдаю за тем, как Медведь заправляет «спринтер», Костя и Аксель подходят к заправщику и спрашивают, какой бензин у них есть. И вроде они стоят далеко, а слова я слышу рядом, совсем рядом, и будто они – это какая-то запись, как голосовое сообщение в мессенджере, а не живой человек. И вот тут я схватываю, что это не воображение у меня разыгралось, а что я заболел, типа это какой-то грипп или ОРВИ или у меня приступ ПА.

Я еще не говорил? Марк диагностировал у меня тревожное расстройство. И ко всему этому в придачу ипохондрия. Короче, это как дракон, который кусает себя за хвост. Ипохондрия – это когда тебе кажется, что с тобой какая-то херовина происходит, смертельная болезнь и так далее, а ПА – это крайнее проявление тревожности. Когда вот это «показалось» превращается в волну, которая скручивает и несет тебя в самый ад. Вот как сейчас.

– Панкейки будешь? – спрашивает меня Лана. – С кленовым сиропом.

Я вздрагиваю. Смотрю на свои